Несколько лет назад мои семинары посещала женщина, которая на протяжении детства и ранней юности подвергалась сексуальным домогательствам и в конечном счете была неоднократно изнасилована отцом. Когда мы познакомились, ей исполнил ось 50 лет, и она уже 30 лет была замужем. Дженни призналась мне, что чувствует себя отвратительной, обесчещенной, недостойной своего мужа. Эта потрясающе красивая женщина рассказала мне, что каждый раз, видя в зеркале свое отражение, она чувствует омерзение: Дженни испытывала отвращение к собственной сексуальности и ненавидела свое тело. Она призналась, что ее отвращение к себе было таким сильным, что она готова была изуродовать свои руки и ноги бритвой или раскаленным ножом.
На протяжении замужества физическая и эмоциональная близость с мужем была фактически невозможна, поскольку, как она с готовностью признала, она чувствовала, что секс - грязен и унизителен. Отец все еще удерживал ее так сильно, что, думая о нем или любом другом мужчине, она испытывала прежние эмоции. Каждый раз, когда ее муж приближался к ней, ее бросало в дрожь и едва ли не рвало из-за возможной близости.
Несмотря на бесконечное терпение любящего мужа, Дженни чувствовала себя так, словно ее отец оставил на ней несмываемое пятно. На уровне рассудка она понимала, что сексуальность - драгоценный дар любви и доверия, которым могут поделиться мужчина и женщина. Однако в душе Дженни была убеждена, что отец лишил ее этого дара. Чем больше она старалась похоронить свою боль и чувство вины, тем больше это мучило, отравляя ее брак и представления о самой себе. Она с трудом выносила стол кновение с этой проблемой, и даже сама мысль об отце, теперь уже мертвом, причиняла нестерпимую боль.
Дженни вспоминала тот момент, когда попыталась рассказать матери, что происходит. Ответ матери был оскорбительным. Она была наказана за свои "грязны мысли" о "любящем отце". Напуганная, одинокая Дженни, которой не к кому было обратиться, ушла в себя и страдала молча, испытывая стыд, - "плохая девочка должна страдать". В своем представлении Дженни была развратной и думала, что будет такой всегда. Страшась, что люди могут увидеть или почувствовать в ней это зло, убежденная, что сделала что-то плохое, она чувствовала, что ее справедливо осуждают.
Дженни рассказала мне, что чувствовала себя словно запертой в темной, холодной комнате. Она ощущала себя маленькой, одинокой и испуганной. Поскольку страдала она, а не ее отец, было ясно, что "плохой" оказалась именно она. Дженни вспомнила, как священник, выступавший на похоронах отца, встал, чтобы торжественно произнести речь о порядочности и добродетельности отца, а ей захотелось броситься к его ногам и закричать: "Нет, это неправда! Он обижал меня!" Но тогда, как и всю последующую жизнь, она хранила молчание, оставаясь одна со своей болью и чувством вины.
Дженни соглашалась с тем, что отчаянно хочет вырваться из этого темного и холодного места. Она сама признавала, что между ней и ее мужем стоит глухая стена, которую она ненавидит. В течение шести дней трудной работы на семинаре я помогал Дженни понять, что отец, очевидно больной и подлый человек, до сих пор держит ее под контролем, даже из могилы.
Эта прямое столкновение с проблемой было очень трудным для Дженни. После нескольких дней работы она стала преодолевать свое эпидемическое поведение. Опыт детства ранее был для нее предметом явного отрицания. Дженни отказывалась признать его, даже перед собой. Она, по сути, исключила секс из своего брака, и раздражители, которые вызывали у нее ужасные чувства, были редкими, если вообще были. То, что появлялось из мира отрицания, было жутким и вызывало в ней желание бежать прочь.
Красивая и живая, Дженни казалась себе надежной опорой для своих близких. Она была из тех, к кому друзья приходят, когда на душе совсем скверно. Она была сильным человеком, к которому люди обращались в трудных ситуациях. Обнаружить перед миром или даже перед собой, что на самом деле она "больной целитель", значило сорвать утешающую социальную маску.
Преодолеть эту инерцию было для Дженни, вероятно, самой трудной задачей. По мере того, как этот ее детский опыт оказывался все больше и больше в фокусе внимания на семинаре, страхи и парализованность становились разрушительными. Но Дженни продолжала двигаться вперед. Она продолжала упорно работать, зная, что пришло ее время и ее очередь. Это путешествие вело Дженни через какие-то темные коридоры, в которых были не воображаемые, а настоящие чудовища. Даже при всей любви у помощи тех, кто окружал ее, по этим коридорам ей приходилось идти одной.
Она стала осознавать, что потеряла свою силу, позволив отцу контролировать и отравлять свой брак и представления о самой себе. Она увидела, что отказ от контроля в пользу отца был равнозначен продолжению насилия: день за днем он продолжал отнимать у нее чувство собственного достоинства и радость жизни.
Боль так долго удерживала ее в своей тюрьме, что он( почти потеряла надежду. Плачущая, с опущенной головой Дженни выглядела такой маленькой и одинокой, что мне хотелось обнять ее и утешить. Но я удержался. Реалист внутри меня знал: если Дженни когда-нибудь выберется из этой эмоциональной тюрьмы и вернет себе чувство собственного достоинства и силу, она должна будет стоять на ногах, довести свою борьбу до конца и заявить, что больше не будет жертвой отца. В конце одного из наших разговоров я озадачил ее рядом вопросов:
? А что, если вы заслуживали прежде и заслуживаете сейчас гораздо лучшего?
? Может быть, вы ошибаетесь и на самом деле не виноваты?
? Быть может, ваша мать была просто слишком слабой, чтобы поверить и защитить вас?
? Что, если еще не поздно? Что можно изменить?
? А вдруг это вы сами, а не ваш отец, держите себя в тюрьме все это время?
? Может быть, дверь в ту холодную, темную комнату закрывается изнутри, а не снаружи?
? Если бы прямо здесь и сейчас я сказал вам, что вы должны сделать, чтобы стать свободной, сделали бы ВЫ это, каким бы жутким и пугающим это ни показалось?
Эти вопросы, очевидно, смутили ее, но я видел, что надежда еще теплится у нее в душе: "Может быть, может быть ... " Столкновение с реальностью смело ее привычное восприятие. Она должна была столкнуться с мыслью о том, что сама держала дверь ТЮРЬМЫ закрытой, и теперь ей следует стать тем, кто откроет ее. Моя стратегия состояла в том, чтобы заставить ее заявить о своем праве на собственные чувства, а затем и о праве жить с чувством собственного достоинства и самоуважения. Дженни боролась за себя не на жизнь, а на смерть шесть долгих, трудных дней. Она прорубила окно в стене своей тюрьмы. Я молился, чтобы она не позволила ему закрыться.
Следующий вопрос был особенно важен: "Надоело ли вам это до крайней степени? Надоело ли вам настолько, чтобы защищать себя прямо сейчас и заявить о своем праве на лучшую жизнь? Независимо от того, с кем вам придется столкнуться, и от того, что вам придется сделать? Ухватитесь ли вы за эту возможность?"
Дженни тряслась и рыдала, слезы лились по ее лицу, но она впервые взглянула на меня прямо и сказала: "Да, если это мое время и моя очередь, я хочу сделать это, и сделать прямо сейчас.
Другие участники семинара были свидетелями этого путешествия. Без ведома Дженни я пригласил добровольца, который подходил по внешним данным под описание ее отца, вплоть до очков в темной оправе. Она не знала о том, что в тот момент Я поставил этого человека прямо за ее спиной. Я сказал ей: "Если вам надоело это, если вы не хотите больше оставаться заключенной даже на минуту, то скажите ему прямо сейчас, что он сделал с вами!' И без предупреждения развернул ее.
Мне было бы трудно описать силу последовавших эмоций. Тридцать лет боли и ненависти прорвались, когда она выкрикнула: "Ты - сукин сын! Я была просто маленькой девочкой. Ты убил мою душу и забрал мою невинность. Ты - отвратительная, трусливая свинья. Я забираю себя обратно! Плевала я на тебя! Ты больше не сможешь меня обидеть. Отныне ты не будешь влиять на меня. Ты больше не сможешь держать меня в тюрьме. Я больше ну одного дня своей жизни не буду чувствовать себя грязной и униженной. Это ты - плохой, а не я. Не я! Ты слышишь меня? Это не я! Ты меня слышишь? Я расплачивалась слишком долго и заплатила достаточно. Я - хорошая и чистая женщина".
Он лишил ее счастья в браке. Он лишил ее чувства собственного достоинства. Он лишил ее самой себя. Теперь наконец Дженни признала правду и взяла на себя ответственность, которая принадлежала ей. Кроме того, она осознала, что именно она сказала последнее слово о том, какое влияние действия отца будут оказывать на ее жизнь. Она отказалась продолжать создавать жизненный опыт, в котором было только чувство вины и страдания.
В те же критические минуты я увидел еще одно подтверждение силы и смелости Дженни, потому что она простила его. Не для него, а для самой себя. Она простила, чтобы сломать свои собственные оковы.
Дженни рискнула, потому что действительно была готова измениться. Ей нечего было терять; она протянула руку, ухватилась и заявила о своем месте в этом мире: "Я - хорошая и чистая женщина".
Это захватывающая схватка с собой произошла десять лет назад, но история на этом не закончилась. Недавно Дженни позвонила мне и рассказала, что ее муж внезапно заболел и умер. Накануне, перед его смертью, она пообещала ему, что позвонит мне, чтобы поблагодарить меня. Оставшись одни в больничной палате, эти двое подарили друг другу свои последние и самые искренние слова. Он поблагодарил ее за то, что она разделила с ним СВОЮ жизнь, и сказал ей: "Спасибо тебе за то, что ты нашла мужество выйти из своей холодной, темной комнаты в мои объятия и в мое сердце. Последние десять лет, что мы были вместе, стоили тридцати лет ожидания".
Все это началось с того момента, когда Дженни поняла, что еще не поздно, и решила, что не желает больше отказываться от себя. Это не меня нужно было благодарить, а Дженни, потому что она взяла на себя ответственность. Воспользовавшись принципом № 2: вы сами создаете собственный жизненный опыт, Дженни изменила свою жизнь. А вы?
Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю.
Св. апостол Павел