Для показа захватов их земель помещиками чувашские предания широко пользуются мотивом уступки небольшого клочка земли, которого хватило бы, чтобы лечь быку (вакар выртмалах). Этот мотив встречается в мифологии древних народов еще до нашей эры. Согласно одному из преданий, лет триста тому назад на место современного села Русские Норваши (ныне Янтиковского района) были сосланы два чуваша — Яков и Латыш. Они основали деревню Латышево-Яковлево. В те времена ходил в пастухах один русский человек из Козловки. Где-то он нашел крестик и отнес его козловскому помещику. Этот взял крестик и явился к чувашам дер. Латышево-Яковлево и стал доказывать, что крест, найденный на латышевской земле, принадлежит его деду, который похоронен тут, и земля была его. Чуваши не намерены отдавать землю помещику. Тогда помещик попросил уступить ему землю под памятник деду столько, сколько потребуется под лежанье быку. Когда на это чуваши согласились, тот заколол быка, нарезал его шкуру на тоненькие ленточки. Потом связал все ленточки в одну полоску и отмерил ею латышевскую землю. Чувашским крестьянам остались одни пригорки: Сюда, где теперь стоит дер. Латышево, они и вынуждены были переселиться. По второму варианту предания, этого помещика звали Дмитриевым: недаром село Русские Норваши раньше называлось селом Дмитриевка. По другому преданию, помещик Шарков, человек хитрый, зловредный и ненасытный, захватил, также «под быка», землю дер. Латышево для строительства церкви в селе Русские Норваши. Латышевцы поддались его обману. От захвата помещиком земли пострадала и соседняя чувашская деревня Ивановка, расположенная в междуречье Чике ту и Там шывё. Она переселилась в дремучий лес на Чук сырмиъ. А после захвата земли чувашской деревни Норваш-Кошки помещик перевел сюда своих крепостных и изгнал чувашских крестьян.
В чувашскую деревню Буртасы, существовавшую в прошлом на территории Урмарского района, как-то прибыл помещик из рода Арцыбашевых или Верцелиусов. Он подпоил коштанов и выпросил отрезок земли такого размера, чтобы мог полежать бык. Когда получил согласие общества и соответствующий документ, произвели обмер отводимой земли таким способом: зарезали быка, мясо пошло на общественный обед крестьянам, конечно, не без нескольких ведер вина, а шкуру быка барин приказал разрезать на узенькую беспрерывную ленту. Ленту растянули по границам будущего владения помещика. Какой круг был обведен этой бесконечной лентой из бычьей шкуры, такая площадь была отведена помещику. Он переселил из другого имения крестьян и образовал сельцо Буртасы (на месте чувашской деревни под таким же названием). Управляющий имением Чирков на принудительно собранные от чувашских крестьян-полуязычников деньги построил в Буртасах церковь, положив себе в карман немалую сумму из собранных денег. Потомки помещика помнили о быке: ежегодно отпускали ОрнарБуртасин-скому земельному обществу на общественное моление чук одного упитанного быка. Его съедали всем обществом.
Таким же образом, «под быка», были захвачены земли у дер. Малое Бишево (ныне Козловского района) помещиком Шарковым66, у дер. Альшеево и других чувашских селений Девяти деревень (ныне Буинского района Татарстана) кильнинским помещиком, у дер. Хорамалы (ныне Цивильского района) помещиком Власовым68, у дер. Пиндиково (ныне Козловского района) беловолжским помещиком (село Беловолжское в 1959 году слито с городом Козловкой) и новородионовскнм помещиком.
В 1693 году Чебоксарский Преображенский монастырь завладел 375,5 десятинами пашни, 300 десятинами лугов, 20 десятинами пашенного леса и 15 квадратными верстами черного леса у чувашей деревни Сорма-Маресево, Тинсарино тож, Чебоксарского уезда и основал здесь село Русская Сорма. В предании же рассказывается, что сюда первым прибыл хоратум (черноризец) и попросил уступить клочок земли, чтобы на ней можно было уложить семь быков. После того как эти быки были заколоты, из их шкур нарезали шнуры, и монах захватил столько земли, сколько было обведено этими шнурами.
В 1745 году свияжский помещик П. Ф. Кольцов объявил в двух чувашских деревнях Кошлауш Рунги тож, «ходивших в Цивильский и Симбирский уезды, что в 1690 году ему было пожаловано 258 десятин пашни и много других угодий (леса, сенокосы и прочее) из земель этих деревень. Здесь же, уверял он, 186 десятин пашни и другие угодья принадлежат цивильскому помещику В. Амач-кину. Свияжская провинциальная канцелярия направила сюда дворянина И. Далакина для отвода земли помещикам. Чувашские крестьяне заявили ему, что земли эти принадлежат им по документам (крепостям) и передавать их помещикам не позволят. Когда Далакин со «сторонними людьми» выехал в поле для описи земли, «то объявленных деревень Кошлауш чюваша человек со ста выехали на тое ж землю, ис которых чюваш пять человек с дубинами, а протчие с топорами на долгих топорищах». Кошлаушские чуваши не позволили Далакину составлять опись земель.
Однако в дальнейшем они не сумели отстоять свои земли. П. Кольцов вскоре здесь основал дер. Кольцовку, В. Амачкин — дер. Зеленовку (по-чувашски Алман-чак— от фамилии Амачкин). Эти события в фольклоре получили такое отражение. К кошлаушским чувашам, сообщает предание, приехал один русский (барин) на повозке, запряженной быком. Он просит у сельчан маленький участок земли, чтобы бык мог полежать на нем до утра. Чуваши согласились, подписали даже соглашение, приложив к нему большую печать. Барин заколол быка, кожу нарезал на тонкую длинную ленточку и отрезал большую площадь земли, охватываемую лентой. Утром чуваши изумились (пёдёсене шарт дападдё): их земля отошла обманщику. А соглашение защищало его. Обманщик оказался помещиком Кольцовым. Он перевел сюда своих крепостных крестьян и заложил дер. Кольцовку, за ним заявился помещик Амачкин (Аманчка худа) и тоже основал деревню (Зеленовку).
Ряд преданий без фольклорных приемов сообщает о захвате помещиками земель чувашских общин. Дер. Олмалуй (ныне Козловского района), называвшаяся в прошлом Нижнее Исенево, была расположена на месте дер. Русское Исенево, в поле которой до сих пор сохранилось урочище Кие дурт (Старые постройки). Чуваши были выдворены отсюда помещиком Апехтиным''.
Есть предания, рассказывающие о сопротивлении чувашских крестьян захвату их земель монастырями. Спасо-Юнгинский монастырь под Козьмодемьянском расширил свои владения путем захвата земель марийских крестьян. Добирался он и до чувашских земель. Предание говорит, что чуваши по реке Юнге во главе с Салтаном сражались с людьми Спасо-Юнгинского монастыря за землю. Сал-тан отступил на Орбу. Но монастырские люди (в предании они названы Ионкон вырассам) дошли и до Орбы, и Салтану еще раз пришлось отступить. У него было семь дочерей. Они вооружились луками с железными наконечниками стрел, стали стрелять по монастырским людям. И чуваши отогнали монастырских людей. Стояла здесь монастырская деревня Йолхой. Она убралась. На ее месте возникла чувашская деревня Хорачка (ныне село Большое Карачкино Моргаушского района). Согласно документу, Спасо-Юнгинский монастырь в 1654 году попытался овладеть землями марийских селений Кадышево, Еласы, Чермышево и чувашских селений по реке Юнге. Марийские и чувашские крестьяне отчаянно сопротивлялись. В 1670/71 году они вместе с разинскими казаками разгромили монастырь, забрали «всякия монастырский крепости (земельные документы.—В. Д.) и отводныя всякия монастырский земляныя книги подрали». В лесу близ дер. Чербай (ныне Ядринского района) выходят кирпичи. «Здесь,—говорит предание,—в старину начали строить монастырь. Уже по Суре навезли немало кирпича.
Но здешние деревни отказались выделить землю. Из Нижнего Новгорода по Суре доставили большой колокол. Когда провозили этот колокол мимо Салабаевского озера, преднамеренно, говорят, спустили его в озеро. Поэтому, говорят, отставили строительство монастыря». По документам известно, что патриарший Амвросиев Дудин монастырь, расположенный в Нижегородском уезде, в 70-х годах XVII века захватил земли чувашских крестьян Ядринского уезда и в 1680 году основал на ней село Николаевское, Выла тож (ныне село Чиганары Ядринского района). В 80-х годах монастырь начал захватывать новые участки земель. В 1694 году чувашские крестьяне деревень Янымово, Мочары, Асламасы и других с оружием в руках выступили против курмышского воеводы, приказных служителей, монастырских властей, прибывших для отмежевания земли монастырю. Но в 1697 году земли чувашских деревень по правому притоку реки Вылы все же отошли Дудину монастырю. Возможно, было намерение возводить здесь монастырские дома, о чем говорится в предании. Попытка основать монастырь, по преданию, была предпринята и на земле дер. Шешкары (ныне в основном селения Шешкарского сельсовета Моргаушского района). На возвышенности Амаксар, заволжской земле Шешкар, появился игумен. Красивая местность ему очень понравилась. Он заявил: «Поставлю монастырь, построю церковь. Колокольный звон на сколько верст будет слышен вокруг — все эти земли будут монастырские». Шешкарские крестьяне не согласились и не допустили основания монастыря на Амаксарской возвышенности.
Предания отмечают, что помещики переводили в Чувашию крепостных крестьян из центральных и верхневолжских уездов. В помещичьих и монастырских имениях оседало немало беглых русских крестьян. В селе Русская Сорма, по преданию, осели «беглые от помещиков и от судов; к этому русскому населению время от времени примыкали чуваши, скоро русевшие и слившиеся совершенно с русскими». Село Выла (Чиганары) Дудин монастырь заселил ссыльными крестьянами из разных местностей.
Предания свидетельствуют, что чуваши сочувственно относились к положению русских владельческих крепостных крестьян. Так, по одной из записей, некий помещик на одну собаку обменял шесть пар крепостных крестьян и заселил ими деревню Опехтино под Чебоксарами. После первого помещика остались наследники. От шести пар деревня размножилась. На усадьбе помещика построили большой красивый дом. Сына помещика величали олбутом (барином). У него власть была неограниченной. Он очень сильно притеснял крепостных крестьян. Матери с грудными детьми ежедневно один раз должны были приходить на барскую усадьбу и кормить грудью помещичьих щенят. Крепостных крестьян помещик избивал, сажал в свою тюрьму. Не угодивших ему навечно отдавал в солдаты. Никто не заступался за них. Вышедшую замуж девушку помещик заставлял приводить в первую ночь к нему. Нашелся один отважный молодец, сильно возненавидевший барина. Как женился молодец, помещик распорядился привести его жену к нему. Молодой храбрец, разозлившийся до предела, снаряжается в девичью одежду, прячет за пазуху нож и, как стемнело, девушкой заявляется в барских покоях. Как легли спать, храбрец ударил ножом ненавистного злодея, покончил с ним. Позднее деревню стали именовать Аникеево (она до сих пор по-чувашски называется Оппехтин).
Основное в феодально-крепостническом гнете чувашских крестьян — это подати и повинности. С последней четверти XVI века до 20-х годов XVIII столетия в Чувашии на один ясак клалось 15 десятин пашни и 10 десятин сенокоса. Крестьянский двор мог платить целый ясак, три четверти ясака, пол-ясака и четверть ясака. Большинство дворов платило пол-ясака. До 90-х годов XVII века с одного ясака взимали в год 10 алтын (30 копеек) деньгами, по четверти ржи и по четверти овса. До 1625 года четверть вмещала 4 пуда ржи, затем — 6 пудов, с 1679 года — 8 пудов. Кроме этих поборов, с одного ясака платили ямские деньги по 5 копеек, полоняничные по 4 копейки. Иногда взамен отработочных повинностей также взимали деньги. К концу XVII столетия с одного ясака собирали около 1 рубля. В то время лошадь стоила 1 —1,5 рубля. В годы правления Петра I денежная часть ясака увеличилась в реальном выражении примерно в четыре раза, продуктовая часть возросла почти в два раза. Кроме того, крестьяне платили казне оброк за бортные ухожаи, рыбные ловли, бобровые гоны, оброчные пашни и луга, мельничные места, пошлины со свадеб, с купли-продажи лошадей и других товаров, за оформление документов и т. п. Время от времени на военные расходы собирались запросные и пятинные деньги.
Чувашские крестьяне выполняли извозную повинность, «городовое дело»—повинность по строительству и ремонту городских сооружений и казенных строений, повинности по заготовке лесоматериалов для отправки в нижневолжские города, строительству и ремонту дорог и мостов. Обременительной была повинность по строительству и обслуживанию оборонительных линий (засечных черт).
Очень тяжкой повинностью являлась ратная служба: во время войн из чувашских крестьян призывалось в ополчение по одному конному, вооруженному воину с трех ясаков, то есть примерно с шести дворов. В 1705 году была введена рекрутская повинность, когда уже в армии отданный в солдаты человек должен был служить 25 лет.
В петровское время тяжесть повинностей стала почти невыносимой: как и крестьяне других национальностей, чуваши направлялись на строительство крепостей, Петербурга, каналов, судоверфей, на заготовку лесоматериалов, на работы по строительству кораблей и т. п. Реформами 1719—1724 годов вместо ясачных платежей были введены подушная подать в размере 70 копеек с души (ее платили крестьяне всех категорий России) и для государственных крестьян оброк — феодальная рента, заменявшая барщину и оброки владельческих крестьян в пользу помещиков. Вначале чувашские крестьяне платили оброк в размере 40 копеек с души, с 1760 года—1 рубль, с 1762 года—1 рубль 50 копеек, с 1768 года — 2 рубля. С 1704 года количество и размеры платежей с оброчных статей и пошлин были увеличены. После Петра I все повинности сохраняются, тяжесть трудовой повинности несколько сокращается, но остается все же значительной. В XVII—XVIII веках обременительным был косвенный налог на соль и вино. На покупку одного пуда соли надо было продать до 15 пудов ржи. Из-за злоупотреблений и вымогательств воевод, приказных служителей (чиновников), сборщиков податей, волостных сотников, коштанов тяжесть ясачных и подушных платежей возрастала многократно.
В преданиях отмечается, что и после освобождения от ига казанских ханов чувашам и марийцам приходилось платить тяжелый ясак и другие подати. У многих крестьян не было чем платить куланай — подати. В счет платежа налогов забирали последних домашних животных. За неуплату податей крестьян подвергали телесным наказаниям, били розгами, обливали ледяной водой. Бедные, разорившиеся крестьяне, не имея чем платить подати, убегали в другие места, переселялись, скрывались в лесах. В дер. Кугеево (ныне Мариинско-Посадского района) записано предание о Люперовском овраге, получившем название по имени многострадального чуваша этой деревни. «Людей, не уплативших подати (куланай), били рябиновыми прутьями,—говорит предание.—А тех, кто за несколько лет не рассчитался с налогами, ждала дорога колодников. В те времена в дер. Кугеево один крестьянин допустил недоимки за много лет. Его звали Люпер. И вот его отправили по колодниковой дороге на каторжные работы». Люпер вместе с другими колодниками проходил по лесу. Уже зашло солнце. Люпер, за ним несколько человек спрыгнули в овраг. А других арестантов повели вперед. Беглецы решили освободить всех колодников. Они незаметно, сзади, подошли к двум конвоирам и прикончили их.
Все колодники стали свободными. Люпер с семью товарищами остались в овраге, стали жить в землянках. Они грабили на дороге. Освобождали проходящие партии колодников. Группа Люпера росла. Она громила богатеев, отбирала их имущество. В бою с богатыми Люпер был ранен, а через день скончался в своей землянке. Его похоронили в овраге. Западнее дер. Кораккасы (ныне Али-ковского района) в урочище Кивё дурт было поселение. Однажды из Ядрина приехали собирать куланай. Сборщики остановились у крестьянина по имени Курак. А у него были недоимки по платежам. А для погашения долгов у него ничего не было. Сборщиков он ненавидел. И сварил он им суп из мочала. Потом, испугавшись ареста, переселился на другое место —современное место деревни, названной Кураккасы.
В преданиях отмечается и дороговизна соли. Казна получала огромные прибыли от винной монополии. Повсеместно были открыты кабаки. Хлебное вино продавалось по дорогой цене. Кабатчики обкрадывали напившихся допьяна посетителей.
О выполнении «городового дела» и разнообразных трудовых повинностей преданий записано мало. В одном из преданий указывается, что на строительстве Петербурга участвовало много чувашей. Они там испытывали неимоверную нужду и страдания, погибали от голода, болезней и тяжкого труда. В предании, записанном в дер. Малое Янгорчино Цивильского района, указывается, что из Чувашии доставляли в Петербург дубовые кряжи для строительства кораблей. Туда на кораблестроение направлялись и чуваши, в том числе и из Малого Янгорчина. Одни из них так и не возвращались на родину. Вернувшиеся знали некоторые ремесла, употребляли в разговорах те или иные русские слова. Один из таких малоянгорчинпев называл себя капитаном. За ним закрепилась кличка Капитан. Его потомков звали Капитановыми.
Владимирская дорога, идущая от Москвы через Владимир, Нижний Новгород, Васильсурск, Козьмодемьянск, Чебоксары, Свияжск до Казани, а далее —в Сибирь, была построена еще в середине XVI века. В XVIII веке, при Екатерине II, она улучшалась. При Екатерине II построили так называемую Нижегородскую дорогу. От Василь-сурска она шла на Ядрин, от Ядрина — на Цивильск, от него — на Свияжск, соединяясь под дер. Мартыново (ныне Козловского района) с Владимирской дорогой, идущей от Чебоксар. Нижегородскую дорогу чуваши называли Екатерининской. В преданиях о строительстве ее по территории Чувашии рассказывается, что она строилась чувашскими крестьянами по распоряжению царицы Екатерины II для отправки арестантов в Сибирь. Чуваши называли ее Ристан дуле (Дорога арестантов). Предания ошибочно приписывают Екатерине II распоряжение о посадке берез по этой дороге. Но березы были посажены в 30—40-х годах XIX века. Ссыльных вели по этой дороге по этапам, в день по 25 верст. По дороге были станы и полустаны (станции и полустанции), этапы и полуэтапы, где колодники ночевали. Чувашские крестьяне давали колодникам хлеб и другую пищу, поили. На станах начальствовали военные. Они заставляли крестьян ремонтировать дорогу, убирать ее круглый год. По преданиям, Екатерина II сама проезжала по этой дороге (в действительности этого не было). В Ядрине один мальчик будто кинул камешек в окно ее кареты. Она приказала построить в городе тюрьму и заключить этого мальчика в нее пожизненно, что было исполнено. По преданию, она задержалась в Цивильске из-за плохой дороги и также распорядилась построить тюрьму. В 1774 году по Екатерининской дороге продвигалось пугачевское войско.
В преданиях об извозной (ямской) повинности и поборах на ямскую гоньбу указывается на их обременительность для чувашских крестьян.
Еще в XVII—XVIII веках некоторые бедные чувашские крестьяне в поисках средств для уплаты податей уходили на заработки — в ярыжные,; бурлаки на Волгу, в работники в города.
В предании, записанном 3. И. Морозовым в 1967 году, рассказывается о трудной жизни бурлака и его семьи. Бурлак уходил весной и возвращался осенью. Нанимался он к судовладельцу в артель примерно в 40 человек. Вначале чинили судно, с началом судоходства тянули его на лямках по Волге вверх или вниз. У бурлака плечи и ноги покрывались язвами. Дома в семье сельскохозяйственные работы выполняли женщины, старики, малолетние дети. Вернувшись, бурлак платил заработанными деньгами налоги, расплачивался за долги. По другому преданию, сётёрёнчёксем (бурлаки) из дер. Большое Камаево (ныне Мариинско-Посадского района) накануне восстания Е. И. Пугачева тянули суда от Нижнего Новгорода до Царицына, Астрахани. Они возвращались домой в русской одежде, со знанием русского языка. Богатеи их ненавидели, стремились отдавать в солдаты.
Как уже указывалось, служилые татары, чуваши, мордва в 1718—1724 годах были переведены в разряд государственных крестьян и приписаны к разработке корабельных лесов — выполнению лашманной повинности.Начало разработки корабельных лесов в крае чувашские предания связывают с именем Петра I, указывая, что для ведения войны с Швецией нужны были корабли, которые в то время строились из дуба. Пригодились дубовые леса Чувашии. Предания повествуют о посещении Петром I разных уголков Чувашии для осмотра дубрав, хотя в действительности он здесь не бывал. Так, сказывается, что он побывал в дубовых лесах близ Чебоксар, в Карачуринском лесу. Дубравы очень ему понравились. Он запретил населению рубить дубовый лес для своих нужд и велел начать его разработку для строительства кораблей. Он был поражен одним огромным дубом, который смогли обхватить руками только шесть человек. Этот дуб чуваши стали называть Патша юманё (Царский дуб). Он давно уже сгнил.
Бывшими служилыми людьми, относившимися к привилегированному сословию, перевод их в лашмапы был воспринят, конечно, с обидой. На лашмапскую работу некие сами выполняли эту нелегкую повинность. Чувашские предания отмечают тяжесть лашманского труда. Необходимо было топорами рубить большие дубовые брусы и доставлять их в Казань, Симбирск, Чебоксары, Козловку или в другие пункты на Волге, чтобы отправить в Петербург. Везде были проложены специальные дороги по ровным местам, в обход оврагов и рек. Почти во всех районах Чувашии указывают на Лашман дуле (Лашманские дороги). Некоторые брусы возили на 60 лошадях. Иногда очень тяжелые кряжи оставляли на месте, не сумев вывезти. В Улмашарском лесу близ дер. Кильдишево (ныне Ядринского района) рос огромный дуб. По указанию Петра I сюда прибыли двенадцать лашманов из татар и начали рубить этот дуб. Два дня рубили и свалили, но как ни старались, никак не могли вывезти. Обозлившись, начали изо всех сил бить дерево. Не стерпев такой обиды и боли, дуб встал и сам пошел по дороге. Лашманы вскочили на своих лошадей и поспешили за оскорбленным великаном.
Предания отмечают, что лашманы, бывшие служилые люди, привыкшие угнетать крестьян, на местах разработок корабельных рощ обижали чувашских крестьян, заставляли работать на рубке, погрузке и вывозке дубов, подниматься на деревья, чтобы свалить их, при этом те, кого принуждали подниматься на дерево, часто погибали; лашманы требовали, чтобы крестьяне кормили их, и нередко творили бесчинства в их домах. От притеснений лашманов некоторые селения даже переселялись на другие места. В то же время предания выказывают сочувственное отношение к тяжелому труду лашманов, отмечают, что провинившихся лашманов сильно избивали. Близ дер. Шоркино (ныне Чебоксарского района) имеются урочища Лашман сарчё (Лашманский холм) и Палка варё (Палочный овраг): на холме лашманы отдыхали, а в овраге наказывали провинившихся розгами (палками). Однажды в овраге был жестоко избит и там же брошен молодой лашман по имени Шор. Его подобрала одна девушка и привела в дом отца. Как лашманы уехали. Шор и эта девушка, составив семью, в лесу построили себе жилье. Место их дома и сейчас заметно, оно называется Кип дурт вырйнё (Ложбина старых построек).
Чувашских крестьян брали в армию только во время войн, после войны отпускали по домам. Петр I ввел рекрутскую повинность и установил срок службы в 25 лет. Такой срок действовал до 30-х годов XIX века. Предания рассказывают об исключительной трудности солдатской службы. Молодыми уходили в солдаты, стариками возвращались. За малейший проступок солдата подвергали телесным наказаниям, содержали на малом пайке. В солдаты призывали бедных крестьян. Богатые люди вместо своих сыновей нанимали бедных, через глашатаев объявляя на базарах о намерении нанять рекрута. Часто богатеи через коштанов добивались освобождения сыновей от рекрутчины. Солдатским женам самим приходилось справлять всю мужскую работу, пахать, сеять, вести хозяйство. Назначенные в рекруты пытались бегством спастись от солдатчины, скрывались в лесах, но их ловили. Несловленных называли таркан салтак (беглые солдаты). Иногда беглецы собирались вместе, образовывали небольшие отряды. Бывали случаи бегства таких крестьян всей семьей в дальние края.
При 25-летней службе нередки были такие случаи. По преданию, в дер. Нижнее Турмышево (ныне Батыревского района) один крестьянин-чуваш, еще до крещения, был женат и имел троих малышей. Его взяли в рекруты. Отслужив 25 лет, он возвращался в родную деревню. Он служил в конном войске, почему и отпустили его домой с лошадью. Въехал в ворота Хуш (так называли эти ворота потому, что там стояли деревенские караульные). Увидев конного солдата, все деревенские жители спрятались под строениями (хуралтасем айне кёрсе пытанна). Доехал солдат до своего дома и заметил, что три мальчика смотрят через щели ворот. Но вмиг они спрятались под клетью, не успев запереть калитку. Солдат заехал во двор, затем вошел в избу. Видит, сидит одна старуха. Она испугалась солдата, потеряла дар речи. Солдат понял, что это его постаревшая жена, объясняет ей, что он ее муж. Но не сумел убедить. Трое его сыновей работали в поле. Вернувшись вечером с работы и увидев дома солдата, они пришли в ужас. Только по прошествии трех суток в семье начали признавать солдата. У трех сыновей уже подрастали три сына — те, которые смотрели в щели ворот. Солдата стали звать Петром (а его прежнее чувашское языческое имя в деревне никто не помнил). Этот солдат прожил много лет. Говорят, до своей смерти не выделял из своего двора ни сыновей, ни внуков. Семья выросла до 25 ложек. До конца своей жизни солдат ходил с серьгами. Сказывают, он был из рода нынешних Едривановых.
Чувашские рекруты не раз отличались на поле брани отвагой и мужеством. Так, в дер. Полевые Буртасы (ныне Яльчикского района) жил Серке — внук одного из трех основателей деревни Калмыка. Жена Серке после рождения первого сына прожила недолго. Сына крестили и дали имя Поликарп, а в деревне его звали Пулька. Серке остался вдовцом (урса). Через некоторое время он женился вторым браком на вдове Исевле, имевшей от первого мужа сына Григория. Она привела в дом Серке своего сына, который был на два года моложе Поликарпа. Сыновья росли. А Исевле скончалась. Григорий остался круглым сиротой (сём-талах). Как исполнилось Поликарпу 20 лет, ему выпал жребий идти в солдаты. А тогда служить приходилось по существу всю жизнь. Своего сына Поликарпа отец не захотел отдавать в солдаты и вместо него отправил неродного сына Григория. Хотя Григорию было только 18 лет, он был и ростом выше, и сильнее, и проворнее Поликарпа.
Так сирота Григорий в 18 лет стал солдатом. Через три года после призыва Григория началась война (в деревне теперь установили, что Григорий родился в 1766 году; следовательно, это была русско-турецкая война 1787—1791 годов). Григорий был сообразительным и бойким. В боях с турками показал смелость и героизм. Он стал кавалерийским атаманом — унтер-офицером. В одном сражении он прикрыл своего старшего офицера и спас его от смерти, но сам был тяжело ранен. Хотя и лечился в военных лазаретах, но остался непригодным к военной службе, стал хромым. В конце войны Григория определили к демобилизации. Благодаря стараниям командующего в этой войне, великого русского полководца А. В. Суворова Григорию за проявленный в боях героизм, за спасение от смерти старшего офицера и за ранения определили пенсию в размере трех рублей в месяц. Григорий был отпущен домой. К деревне он подъезжал на телеге одного татарина. Григорий беспокоился: примет ли его деревня. Как въехали в деревню, возчик-татарин спрашивает жителей: «Этот чата-чадык из вашей деревни? Вы примете его?» Григория деревня приняла, но Серке не пустил его в свой дом.
Пока Григорий не построил свой дом, сельчане, жалея раненого солдата, по очереди пускали его в свои дома, кормили, поили. Слова татарина «чата-чадык» дали повод называть его Григорием Чадыком (татарское слово чатык означает«хромой»). Григорий на пенсию построил дом (тогда пуд ржи стоил 15 копеек, а получал он в месяц три рубля). Женился. У них выросло трое сыновей—Поликарп, Алексей, Константин. Хромой солдат, получая пенсию, скопил немало капитала. Он зарыл в землю один большой кувшин серебряных, маленький кувшин золотых монет. Кувшин с серебряными монетами после смерти Григория нашел Никифор Калистратов, которому Григорий при жизни рассказал, где зарыл его. Калистратов разбогател. Кувшинчик с золотыми монетами так и не нашли. Автор записи предания выяснил, что сын Григория Алексей родился в 1805 году, а его сын Демьян—в 1853 году и умер в 1928 году, сын Демьяна Кирилл родился в 1878 году, умер в 1953 году, сын Кирилла Семен родился в 1919 году, сын Семена Николай родился в 1946 году.
В 1884—1885 годах одним из учащихся Симбирской школы (имя его осталось- нам неизвестным) записано предание трагического содержания. В старину, говорится в нем, солдаты служили 25—30 лет. По возвращении их, состарившихся, и родные не узнавали. Вот какой случай произошел с одним солдатом из нашей деревни. Он участвовал в давнишней войне с турками. На поле брани близко упала бомба. Она не разорвалась сразу, а крутилась, шипя и дымясь. Солдаты попадали с испугу. Чуваш бросился к бомбе и засыпал дымящееся отверстие песком. Бомба не разорвалась. Много воинов спаслись от смерти. За проявленную храбрость и смекалку чуваша наградили Георгиевским крестом, на рукав шинели пришили белую повязку. Определили ему пособие — по 4 рубля в месяц. За время службы он скопил значительную сумму.
К его возвращению в деревню прежний их дом сгорал, и родители поставили двор на другом месте. Не найдя своего дома, солдат зашел к кабатчику и от него узнал, где дом родителей. Старый воин был человек с юмором. Подошел к родителям и, не открываясь, попросился на ночлег. Его пустили. Разделся, говорит матери: «Возьми-ка котомку, до утра как-нибудь высуши». Сам, поужинав, усталый с дороги, уснул.
Убедившись, что солдат спит крепко, отец с матерью решили поинтересоваться, есть ли у него деньги, и развязали котомку. Увидев в ней деньги, решили завладеть ими, убив пришельца. Отец с ножом подошел, несколько раз замахивался, но так и не смог ударить. «Постой-ка,— говорит жене,—сбегаю в кабак, выпью ковш вина»,—и ушел. Кабатчик уже спал. Но узнав по голосу, что зовет отец солдата, встал и открыл ему. А сам думает: «Он уж наверняка пришел купить вино для сына». Отец же, подумав, что ночью в кабак трезвому заявиться неприлично, прикинулся пьяным и просит кабатчика: «Дай-ка мне косушку (полбутылки) вина». Кабатчик ему в ответ: «Что жадничаешь? Теперь, с возвращением сына, тебе можно купить целую четверть. Вечером он сам ко мне заходил, не найдя сразу вашего дома». Эти слова показались старику ударом русского по голове. Он молча повернулся и быстренько ушел. Но к его возвращению мать уже прибрала (пудтарса хуна) сына, говорят.
Предания сообщают и о других героях из чувашей. Помещик из-под Цивильска отправил за оказанное неповиновение двадцативосьмилетнего Янаша в солдаты. К тому времени Янаш был уже женат на красивой, словно ягодка, Тхти, говорят. У них была дочка, но в отсутствие отца она захворала и умерла. Тхти сильно убивалась по дочери, даже заболела. Петр I начал войну против шведов, чтобы пробить путь к морю. В этой войне участвовал и Янаш. Он сражался отважно. Его доблести и смелости удивлялся даже сам Петр I. Янаш захватывал шведов сильными руками, стукал их лбами и кидал в Неву. За это царь очень его уважал. За героизм он наградил Янаша землей. Отслужив 25 лет и вернувшись домой в дер. Большая Таяба, Янаш с согласия Тхти усыновил мальчика, сына одной вдовы. Его звали Энтри. Янаш с семьей выселился на Урекеш дырми (овраг Урекеша). Однажды их бык ушел со двора. Вокруг выселка — лес. Энтри пошел искать быка. Долго ходил и вышел на цветущую поляну с речкой посредине. Видит, бык пьет чистую воду. Вернувшись, рассказал отцу о чудесной поляне. Янаш вместе с сыном осмотрели поляну, очень она им понравилась. Но Янаш вскоре умер. Энтри с семьей переселился на эту поляну и основал деревню Таяпа Энтри (Старое Янашево Яльчикского района).
В предании сообщается о возвращении чувашского солдата с Северной войны со шведским мальчиком, положившим в дер. Опнеры (ныне Цивильского района) начало шведскому роду.
В старину, говорится в другом, сказочном, предании, один чуваш отслужил в армии 25 лет. Он был участником Полтавской битвы. Отпустили его домой. Идет неделю, вторую, а сам думает: «Отслужил и царя не видел. Что скажу в деревне, если спросят: видел ли царя?» И повернул обратно, в сторону Петербурга. Много дней идет. Останавливается в дремучем лесу в одном заброшенном доме. Вслед за ним туда же заходит на ночлег один высокий охотник. Солдат рассказывает охотнику о себе, сообщает, что идет в столицу, чтобы увидеть царя Петра I. Ночью на дом нападает шайка разбойников. Солдат, храбро сражаясь, перебил всех разбойников, спас себя и охотника. Оказалось, что заброшенный дом был пристанищем разбойников. В его подвалах стояли кадки с золотыми, серебряными и медными монетами. Распрощавшись с охотником, чуваш идет дальше. В городах по пути приветствуют его солдатские полки, везде встречают радушно и угощают его. Наконец доставили в Петербург в царский дворец. Оказалось, что спасенный им охотник — сам царь. Петр I пожаловал солдата званием майора, на деньги, отбитые у разбойников, построил для него дом. Солдат, вернувшись на родину, погостил некоторое время в деревне и переехал в Петербург. Это, конечно, сказка. Но в ней выражены мечты и чаяния народа о лучшей жизни, о своем месте в обществе. Сюжет этого предания находит близкие аналогии в русском фольклоре.
В политике царского правительства в отношении народов Среднего Поволжья важное место занимало их крещение. В России господствовало христианство греческого исповедания — православие, одна из классических религий феодальной эпохи. Оно представляло более высокую ступень религиозного сознания и идеологии, было связано с более высокой культурой, имело более совершенную организацию, вероучение (основанное на «Библии») и обрядность, чем язычество. Оно обслуживало русское феодальное общество. Верой в потусторонний мир и божескую кару за грехи и преступления, учением о Христе-спасителе оно служило для верующих утешением и держало их в рамках общественной нравственности.
Еще при Иване IV было положено начало христианизации народностей Среднего Поволжья, в том числе и чувашей. И в XVII веке несколько раз издавались царские указы о мерах по их крещению, определялись льготы за принятие православия. Однако крестились в основном лишь представители феодальной прослойки. Массы чувашей, пронизанные языческой идеологией и обрядностью, носившими народный характер, сопротивлялись христианизации. Они и не могли понимать сущности учения Христа, поскольку им проповедовали его на старославянском и русском языках, которых они не знали. Кроме того, они видели, что монастыри и церкви являются землевладельцами, отнимают их земли, угнетают крестьян, что христианство старается распространять среди них правительство, царская администрация, монастырские власти, которые ими воспринимались как эксплуататоры. Напротив, господствовавшая в Казанском ханстве мусульманская религия, распространению которой нетатарские народы ханства прежде сопротивлялись, теперь, в Российском государстве, стала религией, оппозиционной царизму и русским феодалам.
Принятие ислама ясачными чувашами, особенно левобережья Волги, и их отатаривание в XVI—начале XVII веков получило широкий размах. Об этом рассказывается во многих преданиях. В первой половине XVIII столетия, в связи с резким увеличением феодально-крепостнического гнета, усилилась классовая борьба нерусских трудовых масс Поволжья. Среди них активизировали свою деятельность мусульманские миссионеры, связанные с пантюркскими кругами. Все это вызвало ответные меры со стороны царского правительства. В 1720—1722 годах Петр I издал несколько указов о христианизации народностей Поволжья, о наградах за крещение, о льготах новокрещенам от податей и сборов на три года, об освобождении от рекрутской повинности также на три года. Но заметных практических результатов правительство не добилось. Оно в 1740 году перешло к решительным мерам в деле христианизации. В Свияжске была создана Новокрещенская контора с большим штатом проповедников, попов, чиновников и командой солдат. Было установлено, что за принявших крещение крестьян, освобождаемых от податей и рекрутской повинности на три года, будут платить подати и нести рекрутскую повинность некрещеные крестьяне.
Члены новокрещенской конторы, проповедники и попы, приезжая в чувашские деревни в сопровождении воинских команд, избивали крестьян батогами, держали их связанными, скованными «в железа» сутками, после чего сгоняли их в озера и реки, вручали крест и давали православные имена. Такими методами с 1740 по 1852 год основная масса чувашского населения была окрещена. Подполковник А. И. Свечин писал в 1764 году, что чуваши, мордва, марийцы, удмурты «почти все не по желанию, но по усилию и по бедности восприняли» православие. За счет крестьян же в чувашских деревнях было выстроено более 110 церквей, причем каждая имела по 2-3 прихода. В них служила почти тысяча попов, дьяконов, дьячков, пономарей и псаломщиков. На причт каждого прихода из крестьянских земель было отрезано по 30 десятин. Духовенство стало творить произвол и вымогательства так же, как и чиновничество, установило слежку за населением. Христианство было принято формально, фактически чувашские крестьяне оставались язычниками вплоть до 70-х годов XIX века, когда была введена система Н. И. Ильминского по христианскому просвещению народов Среднего Поволжья на родном языке и развернулась просветительская деятельность И. Я. Яковлева. Только тогда чуваши стали сознательно усваивать учение Христа.
Все это нашло отражение в многочисленных преданиях на тему о принудительном крещении. Они рисуют крещение как большую социальную драму в жизни народа. В преданиях отказ чувашей от крещения мотивируется тем, что они родились со своей верой, а русским дают веру только по крещении. Когда гнали чувашских крестьян к реке на крещение, один из них захватил с собой за пазухой топор и у реки изготовил чурбан. Когда его привели к реке и принялись крестить, он заявил: «Вот топор, вот чурбан. Я положу голову на чурбан, отрубите ее и крестите».
Большинство преданий о крещении чувашей сходно по сюжету: крестьяне по прибытии отрядов с миссионерами убегали в лес и скрывались, жили там в землянках; оставшихся в деревнях секли плетьми, сгоняли в реку, пруд или озеро, часто отдельно мужчин, отдельно женщин, давали каждому крест и русское имя. Некоторые из озер, в которых совершалось крещение, получали названия Пуп кулли (Попово озеро) или Вырас кулли (Русское озеро), иногда по имени крещеного первым (Чалок кулли). В некоторых преданиях говорится, что за крещение давались вознаграждения, освобождение на три года от податей и рекрутчины. Есть предания о богатеях, юмзях и других жрецах языческой веры, оказывавших сопротивление крещению из-за опасения лишиться при новой религии получаемых ими материальных выгод. Во многих преданиях рассказывается о массовом бегстве чувашских крестьян в Башкирию, Закамье, Самарско-Саратовское Поволжье от насильственного крещения и о принятии ими там ислама. Со времени крещения и до введения школ чуваши были православными только по имени: по рождении крестились, перед смертью исповедовались, по смерти отпевались, а жить продолжали по традициям языческой веры, совершали ее обряды и соблюдали ее праздники, а на увещевания духовенства отвечали: «И русские хвалят наши молитвы, наши чюки».
Даже русский священник, служивший в Норвашинском приходе в конце XIX века, по своим наблюдениям и преданиям чувашей заключал, что у прихожан сохраняется «предубеждение против христианства, полученное еще при самом начале распространения между чувашами христианства от насильственных мер как при крещении их, так и при совершении треб у них, какие дозволяли себе первые между ними представители веры христианской — служители церкви. Предубеждение это таково, что христианство представлялось чувашам чем-то вроде особо тяжелой повинности».
Выступления чувашских крестьян против христианизации принимали не только формы бегства, распространения слухов, подачи челобитных и т. п., но и вооруженной борьбы против миссионеров и воинских команд. По документам известно, что в октябре 1743 года, когда протопоп Г. Давыдов с воинской командой прибыл в дер. Кршкн-Чурашево Цивильского уезда и начал насильственно крестить, то чуваши, как позже докладывал миссионер, «во многолюдственном же собрании с рогатками, с дубьем, цепами ночною порою учинили разбойническое нападение, при коем его, протопопа, и цепами били». Вскоре в эту деревню был прислан воинский отряд, началось следствие. Предание не минуло это событие: «Наша деревня, Кошка (имеется в виду Урхас Кушка — село Первое Чурашево, ныне Мариинско-Посадского района), во времена крещения, говорят, была злой, поэтому на околице был поставлен черный столб. Приезжавших обращать жителей в христову веру всегда выгоняли, бросая в них камни, угрожая батогами, говорят. (По другой версии предания, борьбу крестьян возглавлял Ули.) За отчаянное сопротивление крещению между дер. Ирх-Сирмы-Кошки и селом Первое Чурашево поставили такан — «подкову»— Г-образный столб (то есть глаголь.—В. Д.). Поэтому то поле, где стоял этот столб, называем теперь Такануй (Поле подковы). А стоял столб вблизи большой дороги и виднелся издалека. На нем казнили тех, кто был против христианской религии».
В преданиях рассказывается о том, как чувашских крестьян принуждали строить церкви, как под фундаменты церквей клали живых людей, захватив на ямских дорогах, как духовенство заставляло крестьян обрабатывать поля пуп дёрё (попову землю) и собирало по пуду хлеба с каждого прихожанина, как жители всей деревни убегали в леса при сборе попами руги накануне нового года и пасхи. По сказочному преданию, в селе Шерауты (ныне Комсомольского района) каждую ночь умирали люди. Возвращавшийся со службы солдат устроился на ночлег в крайней избушке. Ночью в избу заходит свинья и начинает есть человека. Солдат выхватил саблю и отрубил свинье переднюю правую ногу. Утром обнаружилось, что отрублена правая рука у попадьи. После этого случая мор прекратился. Произвол, вымогательства, жадность и изуверские проделки попов ярко и образно обличаются также в чувашских сказках «Как поп и дьячок стали юмзями», «Поп и вор», «Поп и его слуга», «Жадный поп», «Иван и поп», «Поп и портной Иван» и других. Чувашские пословицы гласят: «Поповская пудовка бездонна», «Поповский глаз словно погреб», «Человек умрет — попу радость» и т. п.
В рассматриваемый период чувашские крестьяне испытывали также торгово-ростовщическую эксплуатацию городских купцов и местных торговцев. В преданиях, как и в документах, сообщается, что купцы за бесценок скупали у чувашских крестьян сотни тысяч пудов ржи и овса, отправляли этот хлеб в нижневолжские и верхневолжские города или использовали его на винокуренных «заводах». В чувашских селениях, особенно при кабаках, возникло и действовало немало торжков и базаров.
Торгово-ростовщическая эксплуатация в XVIII веке дополнилась гнетом купцов-промышленников, содержавших в чувашских селениях до 30 винокуренных (до 1754 года), кожевенные, стекольные, лесопильные, поташные и другие предприятия, носившие громкое название «завод», много мукомольных мельниц. Винокуренные «заводы» держали и некоторые помещики Чувашии. Два крупных казенных винокуренных завода (нижний и верхний), производившие в год до 100 тысяч ведер хлебного вина, действовали на реке Кубне. Предание сообщает, что собравшиеся на заводах русские рабочие образовали сельцо Корезино (ныне Комсомольского района). К работе на Кубнинских винокуренных заводах привлекалось большое число чувашских крестьян окрестных селений в порядке выполнения трудовой повинности. Предания упоминают и о крупнейшем казенном винокуренном заводе, действонавшем с 70-х годов XVIII года в дер.
Люля (ныне Батырсаского района) и производившего в год 336 тысяч ведер хлебного вина. Предания сохранили данные о купеческих винокуренных заводах близ дер. Большое Аккозино (ныне Мариинско-Посадского района), под дер. Атнашево, селом Ачакасы и дер. Аксарино (ныне Канашского района), в дер. Сугут-Торбнково и селе Альменево (ныне Вурнарского района) и других, помещичьей винокурне в дер. Шульгине (ныне Мариинско-Посадского района), о кожевенных, поташных (кёл савачё), стекольных, медеплавильных заведениях при чувашских селениях.
По документам известно, что в 20-х годах XVIII века цивильский купец Ф. Н. Толмачев основал мануфактуру— хрустальную и стекольную фабрику на речке Санар близ селений Орауши и Хирпоси (ныне Вурнарского района). Она действовала несколько десятилетий. На ней работало более 20 человек постоянных работных людей. Фабрикант жестоко угнетал и чувашей окрестных селений. Предание о нем раскрывает типичную, вероятно, картину взаимоотношений владельцев промышленных предприятий с чувашскими крестьянами. Приводим это трогательное повествование полностью:
«Помнили глубокие старики: близ Ораушей жил, говорят, один барин-купец. Этот купец долгое время наводил страх на ораушских чувашей. Его слуги приходили в деревню и уводили к нему на работу сильных, крепких мужиков. Вместе с ними, говорят, уводили и пригожих женщин. С самого ли возникновения Ораушей он там жил — этого старики не знают. Жестоко угнетал он, говорят, всех окрестных чувашей. Люди боялись проходить по дороге из Ораушей в Хорнзор мимо места его проживания, потому что проходящих мужчин задерживали и заставляли работать, а женщин бесчестили. Были ли у самого купца жена и дети, об этом не говорят.
Но пришел копен произволу купца: его арестовали. Одни говорят, что увели его люди казанского царя, другие утверждают, что Пугачев его арестовал. Здешние чуваши о Стеньке Разине не упоминают. «Пугачев нас избавил от гнета»,—говорят они. Как рассказывают, этого сюлавского купца увели в сторону Чебоксар. По дороге он выпил отраву и околел.
Место его проживания теперь именуют Сюлавом, другие Фабрикой. Неизвестно, почему называют Сюлавом.
По преданию, после ареста купца его постройки два-три года пустовали. Никто не осмеливался заходить туда. В эти два-три года из этих построек ровно в полдень и вечером, после захода солнца, выходили к речке Санар призраки и жалобно рыдали. Это были, говорят, души младенцев, зарезанных купцом, души взрослых, погибших на изнурительной работе. Через два-три года эти постройки растаскали менее боязливые чуваши ближних деревень...»
Между селениями Янгорчино и Орауши, сообщает другое предание, имеется фабричный косогор (Хапрак тавайкки). На том месте в старину стояла стекольная фабрика. Ее хозяином был один русский, по имени Никифор Герасимч. Он подчинил себе все окрестное население. Так, если человек женится, брал с него хлеб и холст. Узнав, что девушка и парень вступили в брак, нарушив установленный порядок, он заставил утопить их в пруду. Немало свирепствовал он в этих местах. Не стерпев издевательств изверга, люди подожгли его фабрику, а самого изгнали во время Пугачевской войны. На месте фабрики до сих пор выходят осколки стекла разных цветов. Следует заметить, что фабрика перестала существовать еще до Пугачевского восстания. Вероятно, фабрика действительно была подожжена местными жителями, то есть финал ее и владельца был таким, что позволял народной памяти ассоциировать его с событиями пугачевского времени.
Согласно документам, под селом Ачакасы (ныне Канашского района) чебоксарские купцы Ф. Н. и М. Ф. Котельниковы с начала 1740-х годов по 1754 год содержали винокуренный завод на земле чувашских крестьян. На заводе в год производилось 2500 ведер хлебного вина (водки). В 1754 году по царскому указу купцам было запрещено владеть винокуренными заводами. Это право было предоставлено только казне и дворянам. Возможно, Котельниковы не считаясь с законом, продолжали содержать завод и после 1754 года. В 1977 году студент Чувашского университета В. Алексеев в дер. Новые Ачакасы Канашского района записал такое предание: «В лесу Новых Ачакасов имеется одно очень интересное место. Здесь во времена царицы Екатерины Первой был водочно-пивной завод. Его содержал купец Кудельников. По рассказам стариков, он был очень злым человеком, угнетал чувашей нещадно. Тех работников, которые на работе получали увечья (сусарланна е аманна), он скармливал своим собакам а их у него было более ста. Когда царица Екатернна узнала о его тайном заводе, Кудельников сжег его, золото свое спрятал в колодце, а сам сбежал. Впоследствии многие искали это золото, но не нашли. В настоящее время эти места называют Кудельник худа савйчё (Завод хозяина Кудельника), Сават пёви (Заводская запруда)». Весьма примечательно, что народ помнил фамилию заводчика: Котельников в его памяти превратился в Кудельникова. По-видимому, в предании Екатерина I названа вместо Елизаветы. События могли произойти во время ее царствования.
Чувашские крестьяне не прекращали борьбы против гнета и притеснений. Об этом поведали нам и некоторые приведенные предания. В 1606—1610 годах все чувашские крестьяне были охвачены массовым народным движением против феодального и национального гнета. Они, объединившись с русскими, мордовскими и марийскими крестьянами в многотысячные повстанческие отряды, овладевали городами Чувашии, громили угнетателей, осаждали Нижний Новгород, вступали в сражения с правительственными войсками, совершали дальние походы для оказания помощи повстанцам Марийского и Вятского краев. Однако обо всем этом преданий почти не сохранилось. В них лишь указывается, что чувашские повстанцы участвовали в осаде Нижнего Новгорода, снесли с лица земли город Цивильск (это случилось в 1609 году.—В. Д.), во многих местах вступали в сражения с правительственными стрелецкими войсками и кое-где сохранились места захоронений погибших стрельцов. Особенно прочно запомнилось чувашским крестьянам подавление их восстаний царским воеводой Шереметевым и уничтожение им огромного числа повстанцев. Ненависть к воеводе передалась поколениям: до сих пор чуваши проклятие выражают в форме: «У-у, Шеремет дитёр пудна» (У-у, да заберет тебя Шереметь). Борьба чувашских крестьян под знаменами Разина и Пугачева освещена в последующих двух главах. Сопротивление трудовых масс гнету и насилию получило отображение в легендарном предании о Чора-батыре (Чора-паттар; чувашское чура, чора означает «раб», «невольник», «рабыня», «невольница»; в узбекском чури и уйгурском чори «рабыня», в киргизском чор «раб»).
Одно из преданий записано в селе Чувашская Сорма Аликовского района. Под этим селом есть луг Чоры-батыра (Чора-паттар олахё). Когда-то давно на этот луг прибыл Чора-батыр с соратниками. Там они отстроились и стали жить. Видит Чора-батыр: вокруг трудовой народ пребывает под гнетом богатеев, в мучениях и страданиях. Богатые захватывают лучшие земли. И он со своими товарищами поднял угнетенный народ на борьбу против богатых. Крестьяне вооружились топорами, вилами и расправились с богатыми. Народ любил Чора-батыра, слушался его, почитал его за мудрость. Чора раздал земли народу. Но проходит немного времени, уездные власти узнали о восстании и направили солдат, вооруженных ружьями, изловить Чора-батыра. Сельский люд как один встал в защиту Чоры. Между ними и солдатами началась война. Было много убитых и раненых. Каратели Чору-батыра поймали и замучили до смерти. Его почитаемое имя сохранилось в названии луга.
Эксплуататорский строй порождал такое социальное явление, как разбойничество. Исследуя разбойничьи циклы русских исторических преданий, В. К. Соколова пишет: «Разбойничество на Руси имело давнюю историю. О нем упоминают еще киевские летописи и былины. Широкие масштабы приобрело оно в XVI—XVIII веках, когда некоторые районы, в частности Поволжье, были наводнены разбойниками». Предания о разбойниках очень широко представлены в фольклоре почти всех народов Европы и Азии. Действия разбойников с тревогой отзывались в сердцах людей и оставляли долгую память.
В фольклоре русского и других славянских народов предания о разбойниках получили широчайшее распространение, и среди них большое место занимают повествования периода позднего феодализма, изображающие образ «благородного» разбойника — борца за социальную справедливость, социального мстителя, защитника трудовых масс, который грабил богатых и отдавал награбленное бедным, «обижал только господ, за народ заступался». Такой разбойник наделялся лучшими чертами: силой, храбростью, умом, быстрой сообразительностью, был неуловим.
В отличие от русского фольклора, в чувашском тема «благородного» разбойника в отношении XVI—XVIII веков, если не считать некоторых преданий разинского цикла, не получила развития. Хотя в чувашских преданиях разбойники грабят прежде всего богатеев, но о раздаче награбленного бедноте не говорится. Лишь в преданиях, отображающих период с конца XVIII до середины XIX века, созданы яркие образы «благородного» разбойника Пахома и пахомовцев.
Некоторые рассказчики чувашских преданий указывают, что разбойники размножились в связи с закрепощением русских крестьян и введением в начале XVIII века рекрутской повинности с 25-летней службой в солдатах по документам известно, что в Среднем Поволжье разбойничество получило большой размах в период кризиса последней трети XVI века, когда из центра Российского государства огромное количество крестьян сбежало на окраины страны, вновь присоединенные территории, после принятия Соборного уложения 1649 го года, окончательно оформившего крепостное право, и с установлением рекрутской повинности. На территории Чувашии в XVIII веке отряды беглых состояли из русских, чувашских, татарских, мордовских крестьян. Особенно много было таких отрядов в 40—50-х годах. Они нападали на хозяйства помещиков, купцов, пуянов, коштанов, на волжские и сурские суда. Для борьбы с ними в Чувашию направлялись воинские команды.
Записано множество чувашских преданий о разбойниках (вара-хурахсем, касмаксем) и группах беглых (тар-кйнсен ушканёсем). О них рассказывают почти в каждом селении Чувашии. В большинстве преданий указывается, что из-за беспокойств со стороны разбойников и беглых чувашские селения переселялись на другие места или небольшие выселки, сселялись в одно поселение, что дворы чувашских крестьян строились как укрепления, меры предосторожности учитывались при строительстве жилищ и всех надворных построек, о чем мы писали выше. В некоторых домах дочери состоятельных хозяев день и ночь кипятили воду, чтобы обливать ею грабителей при их появлении. Для оповещения о появлении и нападении разбойников группа деревень устраивала сигнализацию рогами— изогнутыми трубами с расширяющимся концом. Для каждой деревни заранее определялся вид сигнала. Для поимки грабителей по сигналу собирались жители всех деревень, составлявших группу.
Все сообщаемые в преданиях конкретные случаи разграблений относятся к богатеям. Были кёрет варасем— «извещающие воры», которые заранее сообщали богатею, что в такой-то день навестят его. Богатей должен был приготовить для незваных гостей угощение, деньги и другое имущество. Если богатей не отдавал денег или других ценностей, прятал их, разбойники обычно пытали такого (зажженными лучинами, подводя их к его нижней части, И если не добивались раскрытия тайны, убивали. Таких разбойников называли палящими (кут сунтаракансем).
Иногда вместо лучин палили сухими вениками. При рассмотрении преданий о богатеях приводилось несколько случаев ограбления их разбойниками и ворами. Иным богатеям, подобно упомянутому выше Утласу из дер. Чувашская Чебоксарка, удавалось отразить нападение разбойников.
Интересное в этом отношении многосюжетное предание было записано в 1924 году в селе Большие Яльчики учителем Новочуринской школы (ныне Яльчикского района) Ф. Игнатьевым от пожилого человека Ефима Афанасьева. Полностью приводить эту длинную новеллу возможности не имеется. В Новом Тмнчурине (ныне село в Яльчикском районе) жил в стоявшем особняком дворе Тмень. Дом его и все строения были справны. Он уже был человеком старым, но еще крепким, в здравом уме. Богатства и благополучия он добился благодаря преимуществам своей большой семьи: сыновья у него не выделились, было много внуков и внучек. Его богатству завидовала вся округа. Жил он с семьей в достатке, но в постоянной тревоге и страхе: вот нагрянут разбойники, палящие лучинами. Навещали беглые люди, но их достаточно было накормить. Если они и воровали, то брали только кое-что, на прожиток, а за спрятанными деньгами не охотились. А палящие лучинами были страшнейшими разбойниками. Они проникали в любую чувашскую избу, как бы сильно она ни была укреплена. И однажды зимой, ночью, палящие лучинами заявились к Тменю. Рвутся в дом. Дверь на крепком запоре, а трещит вовсю. В избе одни плачут, другие торопят Тменя обуться. А он обувает лапти и медленно произносит: "Ну, пёрне сыхрам тага тепёрне тыхасси юлчё" — то есть один лапоть обул, остался другой. Сказанные Тменем слова тем, за дверью, слышатся так: «Ну, одного связал, осталось связать другого!» Разбойники подумали, что Тмень — колдун, людей связывает, и, испугавшись, решили не вламываться в избу. Они подожгли дом и ушли. Несмотря на то, что дом горит, Тмень, указав домашним, где спрятаны деньги, вместе с внуком на санях едет вслед за разбойниками, узнает, что они пьянствуют в кабаке по дороге от Ивашкина на Цивильск.
Добравшись до Цивильска, Тмень возвращается к кабаку со стражниками. Разбойников арестовывают и сажают в Свияжскую тюрьму. Отсюда они, за искючением одного разбойника из дер. Старое Ахпердино (ныне Канашского района), были сосланы в Сибирь. Староахпердинский разбойник был очень богатым человеком. Он пообещал тюремным начальникам взятку и не был отправлен и Сибирь. К разбойнику вызвали отца. А с ним приехал и взрослый, уже женатый сын разбойника. Разбойник сказал отцу, что его деньги лежат в горшке, и попросил привезти их ему, чтобы освободиться. По возвращении домой сын разбойника по настоянию жены раньше деда достал горшок, вынул оттуда деньги и вместо них насыпал в него золу. Сын разбойника, присвоивший деньги отца, вскоре умер, а его жена вышла замуж в дер. Новые Шимкусы (ныне село в Яльчикском районе), забрав с собой деньги разбойника. И жила она с новым мужем богато. Разбойник же был отправлен в Сибирь. Перед отправкой он пел: «Будут ли теперь палящие лучинами? А нас погубил новотинчуринский Тмень».
По преданию, был и такой случай. «В старину в деревне Нижарово (ныне Янтиковского района) жил один богатей. У него была сноха — богатырь. Однажды к ним явились разбойники. Сноха велела остальным членам семьи спрятаться и не показываться разбойникам. Сама приготовила обед и начала угощать незваных гостей обедом и пивом. Принесла она орехов, взяла горсть и говорит гостям: «Чет или нечет?» Те ответили. Она опять: «Скорлупу будем считать пли ядрышки?» Разбойники говорят: «Ядрышки!» Хозяйка тогда сдавила в горсти орехи и сразу все и раздавила. Разбойники переглянулись между собой и решили, что им лучше всего отсюда убираться подобру-поздорову, и ушли восвояси».
Разбойники, по преданиям, жили в дремучих лесах, в землянках.
Каратели не могли их изловить. Близ чувашской деревни Большое Микушкино (ныне Клявлинского района Самарской области) в лесу жили разбойники. Их было двенадцать. Они увели к себе двух девушек, собиравших в лесу ягоды. Жили с ними хорошо. Одна из девушек, забрав мешочек монет, убежала от разбойников. Узнав о ее бегстве, разбойники на тарантасе погнались за ней. Девушка, заметив их приближение, спряталась во ржи в поле. Затем она зашла на ночлег в крайнюю избу в ближайшей деревне. Разбойники заявились в этот дом, но хозяева не выдали ее. Она благополучно вернулась к родным и вскоре вышла замуж.
Волжских разбойников чуваши называли шуди хурах (надводные разбойники). Среди них были и чуваши. И. И. Одюковым записано легендарное предание о другом Чора-батыре (о первом сказано выше). Жил он 300—400 лет назад на правом берегу Волги напротив Маслова острова в дремучем лесу на холме, который ныне называется Чора паттар сарчё, в землянке. Были у него два сообщника. Они жили на левом берегу: один на Амаксаре, другой на Хырту — Сосновой горе. Они грабили купеческие суда на Волге. У них был единственный большой топор. Они перекидывали его друг другу через Волгу. К сожалению, в этом предании о деяниях персонажей сказано очень скупо, в нем мы встречаемся с широко распространенным мотивом перекидывания топора, характерным для легенд героической эпохи.
От разбойников, по преданиям, оставались клады: незаклятые, которые доставались людям, и заклятые — почти недоступные им, открывавшиеся только в определенное время и требовавшие человеческих жертв. В лесу близ чувашского села Сунчелеева (ныне Аксубаевского района Татарстана) казаками были арестованы 40 разбойников. Их сослали в Сибирь. Затем от них в селе было получено письмо, извещавшее, что у Русского озера между ольхами ими зарыт клад. Один из жителей, из рода Лява, отрыл на указанном месте этот клад. В нем оказались золото, ткани, сукна и прочее. Он разбогател. Иной оказалась судьба Митрейки Плюшкина из села Штанаш (ныне Красночетайского района), жившего в начале XIX века. Заклятый клад, зарытый разбойниками еще при возникновении села, открылся ему, пастуху, когда он в поле спал на нем после обеда. Он вырыл и привез клад в свою клеть. Клад не должен был видеть никто из членов семьи. У Митрейки за неделю скончались увидевшие этот клад жена, три женатых сына с невестками, жившие в особых избах в его же дворе, а неженатый сын остался калекой — перестал владеть руками и ногами. Клад Илюшкин отвез в лес в муравейник, чтобы муравьи очистили его, но потом не смог его найти.
Мы завершили ознакомление с преданиями о положении чувашского народа во второй половине XVI—XVIII веках. Рассмотрены реальные предания. Колоритны и содержательны предания о занятиях чувашских крестьян — земледелии, скотоводстве, бортничестве, охоте, а также о поселениях и постройках, одежде и пище чувашей. Жизнь в мирных условиях, положительное хозяйственно-культурное воздействие русского и других народов, трудовая активность народа обусловили сдвиги в развитии орудий производства, способов ведения сельского хозяйства и промыслов чувашей.
Примечательны предания о духовной культуре, религиозных верованиях, обычаях и обрядах чувашей. Они свидетельствуют о самобытности, богатстве национальной культуры.
Предания показывают, как отразился в памяти народа тяжелый экономический, политический, национальный, в частности религиозный, гнет чувашских крестьян царизмом, дворянами, чиновниками, духовенством, а также эксплуатация их купцами — торговцами и промышленниками, угнетателями из среды самих чувашей — сотниками п тарханами, пуянами, коштанами, юмзямп. Последние, хотя и не являлись основными угнетателями в чувашской деревне, представлены в самой многочисленной группе преданий. Волнуют предания о национальном и религиозном гнете, о насильственном крещении. Все формы угнетения вызывали протест трудящихся. Но несмотря на гнет и притеснения, народные массы создавали материальные ценности, совершенствовали производство, выживали в борьбе со злыми силами общества и природы, сохраняли и развивали самобытную культуру.
Большинство рассмотренных в настоящей главе преданий базируется на исторической основе. Содержание многих преданий, особенно о планировке поселений и дворов, материальной культуре, семейных отношениях, христианизации, лашманах и прочем, находит прямое подтверждение в письменных источниках. Разумеется, содержание не всех преданий соответствует конкретному историческому событию, факту, не всегда реальны выступающие в них лица, но народная историческая проза фольклорными приемами и средствами в основном объективно отображает историческую действительность XVI—XVIII веков.
Среди преданий немало коротких сообщений. Они содержат информацию о конкретных фактах. Многочисленны фабульные произведения — народные новеллы с запоминающимися, порою яркими образами. Они имеются почти по всем рассмотренным в главе вопросам. Встречаются и многосюжетные сказания, обладающие достоинствами художественного сочинения, такие, как предание о судьбе солдата, не узнанного родителями, о некоторых богатеях и разбойниках. Легендарных и сказочных преданий мало.
Для многих преданий характерно высокое мастерство исполнения, идейно-эстетическое совершенство, применение средств художественной выразительности. В них выведены яркие образы. Эмоциональное воздействие и запоминаемость преданий обеспечиваются частым использованием не только реальных мотивов, образных выражений и фраз, эпитетов, но и легендарно-сказочных мотивов о злых духах, колокольном звоне, горящих кладах, крылатом человеке, ответе земли (ямах), месте под быка, оборотне, появлении призраков, перекидывании топора и т. д. В предании о сюлавском купце исключительно трогательным и волнующим художественным приемом является выведение призраков загубленных заводчиком людей, взрослых и младенцев, которые в полдень и после захода солнца выходят на берег реки Санар и жалобно рыдают. Для убеждения в достоверности сообщаемого рассказчик ссылается на конкретные места, урочища, вещи, потомков героев преданий.
Некоторые сюжеты и мотивы, относящиеся к темам о расселении чувашей, их христианизации, угнетателях и разбойниках, находят аналогии, как можно судить по трудам и публикациям К. А. Четкарева, В. А. Акцорина, Л. В. Седовой, в марийских и мордовских исторических преданиях.
Предания, охваченные обзором в настоящей главе, по сути составляли неписаную историю чувашского народа XVI—XVIII веков. Они сообщали новым поколениям исторические знания, помогали определить место народных масс в общественной жизни, играли значительную роль в воспитании молодежи на трудовых подвигах, славных делах, фактах борьбы с внутренними и внешними врагами, в духе ненависти к угнетателям, в духе трудолюбия, выносливости, высокой народной морали, порядочности, любви к своей земле, уважения к трудящимся других национальностей.